Дитя воды, Она плакала легко, слёзы текли часто и свободно, унося с собою боль несовершённого, а я лишь гладил этот шелковистый водопад волос и молчал.

Впрочем, как всегда.

Можно ли в чём-то Её винить? То был инстинкт; противиться инстинкту трудно, подчиниться — приятно. Кто был прав? Я не знал. Но что мне делать в этом мире, где так много значат имена, что делать с женщиной по имени Река?

Наверное, то же, что и раньше. Попросту — беречь.

Ведь недаром моё имя — Берег…

Копилка

Звонок в дверь, настойчивый и долгий, медленно выталкивал меня в реальный мир из тёмного похмельного небытия. Я приоткрыл один глаз. Сглотнул. Мир был полон солнца, детских голосов, а также изжоги и головной боли; возвращаться мне в него ну совершенно не хотелось, я зарылся под подушку и постарался не обращать на шум внимания. В конце концов, когда-нибудь ему надоест стоять у двери.

Однако звонок продолжал трезвонить. Я сел, потёр лицо, подождал, пока не перестанет кружиться голова, после чего таки поплёлся открывать, на ходу натягивая майку.

— Иду! — крикнул я.

Звонок надрывался по-прежнему.

На часах была половина одиннадцатого. Если судить по моему «распорядку», то проснулся я не так уж поздно. Даже, можно сказать, рано. Расшвыривая пустые упаковки из-под «одноразовой» лапши, чипсов и прочей лабуды, я мимоходом запинал под диван пустую бутылку и наконец добрался до двери.

— Да иду же! — снова крикнул я, поскольку звонок не умолкал.

Вот чёрт! Кто бы это мог быть?

Дверных глазков я не признаю — уж очень их легко закрыть ладонью. Даже пальцем легко. Или, скажем, спрятаться у стенки, и хорошо, если ради шутки. А там попробуй догадайся, кто пришёл, а открывать-то всё равно придётся. По мне уж лучше старая добрая дверная цепочка. О-хо-хо…

Я в меру сил пригладил торчащие спросонья во все стороны вихры, набросил цепочку и открыл замок.

— Ну, кто там ещё?

Звонок умолк. За дверью был какой-то парень с чемоданом. Так себе парнишка, на вид лет двадцать. Не из наших, но одет нормально — джинсы, рубашка навыпуск. Рубашка тоже нормальная, в клетку. Никаких тебе балахонов, никаких бейсболок, выбритая морда, стрижка ни короткая, ни длинная. Встретишь такого на улице — не обратишь внимания, а после и не вспомнишь. В руках чемоданчик, знаете, из тех, что носят клерки — плоский такой. Очки под Джона Леннона. И улыбается, зараза.

— Привет.

И голос такой… Невзрачный такой голос.

— Привет, — недружелюбно буркнул я. — Ты кто такой?

— Прости, что разбудил, — он поправил очки, — но Майк мне посоветовал звонить подольше, а иначе ты не откроешь…

— Ну, чёрт с ним, — поморщился я, — открыл и открыл.

— Ты ведь Вендер? Тим Вендер?

— Ну, я Тим Вендер. Чего тебе?

— У меня здесь диски. — Он поднял чемоданчик. — Хочешь посмотреть? Мне сказали, что тебя это может заинтересовать.

Ах вот оно что… Ну конечно! Как же я сразу не допетрил: один из тех комми, которые ходят по квартирам и впаривают людям всякую туфту. Причём втридорога. Я почувствовал, что начинаю звереть. Нашёл кому пудрить мозги! Ох, Майк, ну доберусь я до тебя когда-нибудь с твоими шуточками…

— Ша, парень, — осадил я его и демонстративно похлопал себя по карманам. — Неприёмный день. Я ничего не покупаю: у меня голяк.

И попытался закрыть дверь. Он торопливо вклинил ногу между косяком и дверью. Я закряхтел. Профессионал, однако…

— Постой, — быстро заговорил он. — Мы можем поменяться. Майк сказал, что ты меняешь диски. У меня здесь неплохие вещи. В самом деле неплохие. Первые перепечатки, бутлеги. Итальянский концерт Стива Рэя Воэна… Живые «Роллинги» в Германии, неизданные «Битлз»…

Я замешкался. Да, знал подлец, на что давить… Если, конечно, не врёт.

— Хотя бы взгляни.

И смотрит, понимаешь, мне в глаза через свои очки. И взгляд такой… Как будто видит всё насквозь. И вот эти самые очки меня-то и добили. Я медленно вздохнул и отбросил цепочку.

— Ладно. Чёрт с тобой. Заходи.

Пока он в комнате свой чемодан раскладывал, я пустил в ванной воду, плеснул разок-другой в лицо и посмотрелся в зеркало. Да, ну и рожа у меня сегодня… Всем рожам рожа. Абсолютная. В смысле, после водки «Абсолют». Бутылочка пивка сейчас бы мне не помешала. Хотя, вообще-то, лучше бы не надо, тем паче если парень в самом деле принёс что-то стоящее, надо иметь на плечах трезвую башку. Пускай похмельную, но трезвую. Я тронул щетину на подбородке, хмыкнул, бриться не решился, вытер морду полотенцем и двинул в комнату.

Я уже настроился, что парень расположит на диване свой товар. На диване, потому что стол загромождали всякие журналы, грязные тарелки и развороченные потроха усилителя, который я вчера не допаял. А не допаял я его потому, что завалился Ларри с очередной бутылкой и очередной своей историей, мы загрузились, приняли на грудь, поставили «Сержанта Пеппера» и ушли в глубокий винт. Пёстрая коробочка из-под «Сержанта» всё ещё лежала раскрытая на проигрывателе — я так и не вытащил диск. Где меня носило ночью, я помнил смутно, но гитара была здесь, значит, поиграть мы так и не решились.

Парень между тем стоял посреди комнаты и осматривался. Мне даже как-то не по себе стало, так внимательно он всё разглядывал. Чего смотреть — квартира как квартира, не музей же. Дешёвая мебелирашка. Гитара с усилителем в углу, мой старый CD-плеер, неработающий телевизор да выгоревший постер старых «Пинк Флойд» с пирамидами на стене. Единственная гордость — стойка со «стекляшками», да и то там не все: те, что поценнее, я храню в шкафу. Бардак, конечно, и не прибрано, ну так с тех пор, как от меня ушла Мелинда, у меня всё валится из рук. И песни пишутся через одну, и выступать мы стали реже, и вообще. А тут ещё у друга начались проблемы…

— Ну, давай показывай, чего у тебя есть.

Парень оглянулся. Поправил очки. Странноватый был жест — очки он поправлял не указательным, а средним пальцем, будто бы показывал… ну, сами знаете, чего показывал. А он помедлил чуточку и говорит мне так:

— Перед тем как я раскрою чемодан, — говорит, — я должен кое-что тебе сказать.

Ну, начинается! Сперва забрался в квартиру, теперь ещё и в позу гад становится. Дурь у него там, что ли, в чемоданчике? Так я сегодня не настроен. Мне только обдолбаться сейчас не хватало для полного счастья.

— Ладно, — говорю, — валяй.

— Мой товар не из обычных. Может быть, тебя он удивит… Ну, в общем, ты сначала посмотри, потом можешь задавать любые вопросы. Я отвечу.

И щёлкает замком. Замок наборный, кодовый. Хороший чемоданчик. А внутри ряды компактов пластиком отсвечивают, разноцветные. Ну, я сунулся туда, лениво так по ряду пальчиками пробежался, один достал, другой… Вдруг чувствую — не то здесь что-то. А что не то, и сам не пойму. И тут достал я из этой стопки диск «битловского» «Сержанта», вертел, вертел его в руках, и вдруг у меня сердце как ёкнет — и вскачь… Поднимаю я глаза на парня, а он серьёзно так смотрит на меня через очки и ничего не говорит, а только на проигрыватель косится, ты, мол, поставь, поставь…

Тут объяснить, пожалуй, надо, а иначе не поймёте. У вас, наверно, тоже так бывает. Мечтаешь или сон такой приснится — ходишь ты, допустим, в магазине или там в развале у лотка, а там альбомы разные любимых музыкантов, притом названий куча, и все, как одно, незнакомые. И только хапнешь такой диск, только домой притащишь, как тут же просыпаешься. И злишься — блин, не успел послушать!

Так вот. Смотрю я, значит, в этот чемодан и ничего не понимаю. Вы скажете, подумаешь, мол «Клуб одиноких сердец», мол, тоже мне, раритет. Сперва и я так подумал. Но в том-то и дело, что альбом, который я держал в руках, был… двойным! Я как-то сразу это не сообразил. Почему — нетрудно догадаться. Когда повсюду царствовал винил, альбом «Оркестр Клуба одиноких сердец Сержанта Пеппера» выпустили одинарным диском, а конверт сделали двойной, с огромным разворотом, где портреты всех «Битлов». А тут вдруг под одной обложкой — два компакта и половина песен вовсе незнакомые! «С тобой и без тебя» на диске нет, зато есть «Пенни Лейн» и «Земляничные поляны навсегда», какой-то «Блюз Сержанта Пеппера», «Рождественская песня» и ещё пяток, которых у Битлов нигде и никогда в природе не было, уж я-то знаю!