Шишак с колокольным звоном лёг на место. Левая голова, прыснув, залезла под мышку и затряслась там от беззвучного смеха. Мужик побледнел и выхватил нож.

— A-а, ножичек! — ехидно протянула Правая, и обе головы облизнулись с показной жадностью.

— Ну-ну… Ножичком…

— …ножичком, значит…

— …меня бить собрался?

— Отлезь! — рявкнул молодец, сорвал голос и сипло добавил: — Убью!

Из леса послышалось дикое ржание коня — видно, плутая в потемках, он наткнулся на логово бабкиной избы, а та спросонья напинала бедной кляче и сама в жуткой панике удрала поглубже в чащобу.

— Ой, не могу! — донеслось из-под мышки, и утирающая слезы Левая голова вынырнула наружу. — Ох, потешил… Ты кто хоть будешь-то, а?

Мужик отступил на шаг и взмахнул ножом.

— Ну, хватит, хватит, — примирительно сказала Средняя голова. — Ты это брось. Пошутили и будет. Я ведь, по правде сказать, и не крал никого. И чего ты сюда припёрся, никак в толк не возьму… Э-э… как там тебя?

— Иван, — хмуро сказал тот. — Можно — Ваня.

— И чего ж ты, Ваня, по лесам шляешься? Дело пытаешь аль от дела лытаешь?

— От дела лытаю… — грустно вздохнул он, почесал в затылке и, сорвав с головы шишак, так в сердцах им шваркнул оземь, что тот погнулся. — А, пропадай моя телега, все четыре колеса! Понимаешь, э-э… Змей… Ты ведь Змей?

— Да Змей, Змей…

— Понимаешь, Змей, все ходят по свету, хотят чего-то, славы себе ищут. Войн уж почитай лет пять никаких нет, а мне прославиться во как надо! Мечта у меня, понимаешь, на княжеской дочке жениться… Ну вот, понимаешь… и решил, понимаешь… это… А, да и так все ясно… Отпустил бы ты меня, а?

— Да я вроде тебя не держу… Вот только не суйся сюда больше, лады? Заповедное место. Ищи себе славы в других краях. Конь твой, кстати, где-то рядом бегает. Волков бабка поизвела, к утру покличешь — прискачет. Лошади нашего духу боятся.

— Эт’точно… — угрюмо закивал Иван, замялся, смущённо огляделся по сторонам и, понизив голос, заговорщически зашептал: — Слышь, друг! А может, ты мне кого присоветуешь? Я б его ухлопал — глядишь, и мне слава, и тебе польза. Бабу-Ягу там или Кощея Бессмертного. А?

— Ягу не трожь, — сердито сказала Средняя голова. — Да и если Змеев где увидишь — тоже не лезь. А не то под землёй найду да там и оставлю. А Кощей помер намедни.

— Ишь ты! — поразился горе-вояка. — Как ето? Как ето помер? Не могёт такого быть! Он же бессмертный!

— Ни лешего ты не смыслишь в наших колдовских делах. Кощей — он и есть Кощей. Сволота одна. Из вас он вышел, из людей. Ал… хи… Тьфу! Ал-хи-ми-ей да магией всякого колдовства поднабрался. Вреднючий был — страсть! Сущий бес. Его окрестная нежить так и прозвала: «Кощей — Бес Смертный». Помер он. Над златом зачах. Опыты какие-то с ним делал, ну и траванулся. А жаль — ты б мог его уложить… ежели, конечно, сам бы жив остался.

— А вот Соловей-разбойник… его как? Можно?

— А! Вот его можно, можно! — оживилась Левая голова, вспомнив, что оный вражина хозяйничает как раз в местах отдыха Скарапеи Аспидовны, и две другие головы согласно закивали. — Ентот гад, Соловей-хан со своими головорезами третий год в Муромских лесах никому проходу не даёт. Режет всех. Ты его излови, коли не добрались ещё до душегуба, — и дело с концом!

— Ага… Ну, звиняй. А то я ведь что? Я ведь, когда слух пошёл, что ты Марью увёл, я и решил её того… спасти. — Мужик вздохнул. — А вишь, как вышло. Оговор, видать. Так что, извиняй, Змей Тугарин, ежели что не так…

— Тугарин? — хором переспросили головы и переглянулись.

— Ты чё, мужик, совсем с ума сошёл? — осведомилась Правая. — Ты посмотри на меня: какой я тебе Тугарин?

Богатырь совсем опешил и теперь переводил взгляд с одной головы на другую.

— А… разве… нет?

— Конечно нет! Тугарин, он только по прозванью змей. А я — Горыныч! Горыныч я! Ты, когда через реку проезжал, указатель видел али не видел? Ясно ж написано — «р. Горынь». Какой я после этого Тугарин?

— Да не умею я читать… — машинально выдавил Иван и озадаченно поскрёб в затылке. — Бли-ин! — протянул он, и в глазах его как будто проступило понимание. — Так что же, получается, я обознался? Так, что ли?!

— Что ли, так, — подтвердил Змей Горыныч.

Детина вдруг схватился за голову и забегал по поляне, потрясая кулаками и время от времени пиная несчастный шишак.

— Дык что же это я! Как же это я! Ой, беда, беда, огорченье! Надыть, свернул не там… Ай-яй-яй… — Он остановился и топнул ногой. — Ведь уйдёт, уйдёт поганый!

Три головы с неподдельным интересом наблюдали за этой беготнёй.

— Эк его разбарабанило, болезного… — вслух посочувствовала Правая. — Эй, Вань! — окликнула она. — Чего разбегался? Остынь, охолони малость. Присядь, вон бражки выпей, а там решим что делать… Одна голова — хорошо, а три — лучше.

— Не до браги мне, Горыныч: Родина в опасности! — Витязь-недотёпа подобрал с земли шишак, стряхнул с него пыль, надел и горделиво напыжился. — Так что, извини, Змей, недосуг! Спешу!

— Тогда бывай здоров.

Иван развернулся и быстро зашагал по тропке, ведущей в лес. Змей некоторое время постоял, потом подумал, что не худо бы снова проверить яйцо, и направился в глубь пещеры.

В это утро на скорлупе появилась первая трещина.

Имярек

Их было двое.

Они вошли в дом ближе к вечеру, скользящим шагом, лёгким, как текучая вода, вошли уверенно — ни медленно, ни быстро, будто жили здесь давно, и я сразу заподозрил неладное. На меня они не обратили ни малейшего внимания.

Впрочем, как всегда.

Я разогнулся и вонзил топор в колоду, зачем-то вытер руки и неслышно двинулся за ними. Дрова могли и подождать.

В подъезде было сыро и темно. Витал там в воздухе какой-то терпкий запах, вяжущий, холодный, словно от гниющих листьев… Да, как от листьев или мха. «Как на болоте», — вдруг подумал я.

Болото… Мысли мои потекли быстрее, и я, удостоверившись в своей догадке, ускорил шаг.

Дверь в квартиру была приоткрыта. Мысленно молясь, чтобы не скрипнули петли, я растворил её, вошёл в прихожую и там остановился. Гостиная была пуста. Неужели я ошибся? Нет, не может быть… Я заглянул на кухню, в ванную и только на пороге детской комнаты услышал голоса.

Ну конечно! Балкон!

Кляня себя за недогадливость, я снял ботинки и двинулся к балкону.

— …конечно, это непросто, но мы поможем. Мы научим тебя всему, — успел я уловить обрывок фразы. Голос пришельца журчал как ручей и гипнотически дурманил разум. Чёрт, я чуть было не опоздал!

— Но я не знаю… — сонным голосом ответила Она, — смогу ли я… и как… и зачем…

— Решайтесь, — хриплым баритоном сказал второй, как будто забурчало в сливе ванной (Болото, чёрт его дери!). — Лучше теперь, чем после. Всё равно вы рано или поздно будете с нами.

Сердце у меня ёкнуло. Я в несколько шагов преодолел расстояние до балкона (звуки заглушил ковёр), нагнулся резко, ухватил обоих за ноги и подтолкнул вперёд и вверх, благо стояли они, облокотившись на перила. Тюль взметнулся, словно два крыла, Она чуть вскрикнула в испуге, но я уже был рядом.

— Всё хорошо, — шептал я, перебирая в пальцах светлый шёлк её волос. — Ну, успокойся… успокойся. Всё хорошо… всё хорошо.

Сердце у неё билось, словно пойманная рыбка. Я посмотрел вниз. Упали удачно: одному разбило голову, второй, похоже, свернул себе шею. Два тела медленно таяли на солнце. Она моргала часто, непонимающе. Помотала головой, потянулась ладонями к вискам. Посмотрела на меня: «Что… что случилось?» — взглянула вниз и побледнела.

— Я… опять?

— Уже всё. — Я обнял её покрепче и вздохнул. — Всё.

— Кто это был? — сдавленно спросила Она, глядя, как исчезают с асфальта две неровные лужи. Хорошо, что сейчас лето — Снеговик тогда лежал до весны…

— Трудно сказать теперь, — уклончиво ответил я. — Наверное, Болото и Ручей.

— Ох… — Она побледнела. — Ну почему, почему они не хотят оставить меня в покое? Почему?!